06 июня 2014, 11:00 X 22587 K 4

«Путешествие может изменить жизнь», — считает один из самых известных путешественников в России и в мире Дмитрий Игоревич Шпаро. Он на собственном опыте знает о том, как закаляется характер среди арктических льдов, что делать, если нападает белый медведь, и как продолжать путь несмотря ни на что. Недавно исполнилось 35 лет первому походу Дмитрия Игоревича к Северному полюсу. Об этом и о многих других путешествиях Дмитрий Шпаро рассказал в интервью МЕД-инфо.

— Как вы стали путешественником?
— Первый раз в поход я отправился вместе с мамой еще в школе, в 8 классе. В то время легко было пойти в поход и со школой, и с родителями. Не существовало строгих правил и ограничений по линии Роспотребнадзора, которого, кстати, тоже тогда не было. (Улыбается.) Кроме того, действовала мощная туристическая индустрия, были различные туристические базы, передвижение по Советскому Союзу было очень дешевым. Эти походы на меня, как на школьника, произвели большое впечатление. Мне все очень нравилось. Можно было проявить себя и почувствовать себя самостоятельным.

Потом я поступил на механико-математический факультет МГУ, там дух походов прямо-таки насыщал университет. Самые разные люди: и студенты, и аспиранты, и профессора — отправлялись в путешествия, лазали по горам, ходили в тундру...

«Льды казались взлетавшими в воздух, сказочными, привлекательными, безумно красивыми... Так мы в первый раз увидели льды»

У меня, как и у каждого студента, был свой руководитель. И как-то он пригласил меня в поход: я студент 2-го курса, а мой руководитель — уже известный математик. Для меня это было честью! Таким образом, я отправился в свое первое лыжное путешествие, которое получилось очень удачным. Интерес к походам рос. Через какое-то время образовалась группа, в которой был я, ребята из других вузов, аспиранты МГУ. И мы отправлялись во все более сложные путешествия. И из самых разных походов: пеших, водных, зимних — выбрали для себя именно зимние путешествия. Даже не знаю, почему... (Задумался.) Постепенно мы продвигались все дальше и дальше на север. Однажды летом мы шли пешком от Воркуты к побережью Карского моря. До моря оставалось несколько десятков километров, мы увидели его с небольшой горы. К берегу, видимо, северный ветер прибил льды, и мы видели сверху перспективу, горизонт. Льды казались взлетавшими в воздух, сказочными, привлекательными, безумно красивыми... Так мы в первый раз увидели льды. Потом стали думать, нельзя ли каким-то образом пройти по ним на лыжах. Сначала мы вышли на припай — так называется лед у берега. Он как бы припаян к земле, не двигается, не отделяется, будто является ее продолжением. И даже когда ты на него попадаешь, ты думаешь: на земле ты или уже нет? Нужно копать лунку, чтобы посмотреть, есть ли там земля. Так мы копали много раз... (Улыбается.) В какой-то момент мы подумали, что нам надо сделать следующий шаг и пойти уже за этот припайный лед на тот лед, который движется. Он называется дрейфующий и покрывает все огромное пространство Северного Ледовитого океана. Так мы стали путешествовать по дрейфующим льдам. Это безумно интересно! Конечно, мы не были первыми, кто попал на дрейфующие льдины. Их принято исследовать, существовали (и сейчас существуют) дрейфующие станции, когда людей высаживают на толстую льдину, они ставят лагерь и живут там. Самая знаменитая станция была СП-1, где жили Иван Папанин и 3 его спутника. Это было огромное достижение большевиков по мировым меркам. Но это житье на толстой льдине. Если говорить про хождение, то особо-то никто и не ходил. А это интересно. Итак, мы стали ходить по дрейфующим льдам. Сопровождались наши путешествия всякими содержательными научными программами: медико-биологическими, магнитными, исследованиями образцов одежды, питания...

— Когда появилось желание отправиться к Северному полюсу?
— Как только человек соприкасается с Северным Ледовитым океаном, чувствует, что научился ходить по дрейфующим льдам, у него неизбежно возникает желание пойти к Северному полюсу. Это все-таки вершина планеты. И он всегда был притягательной точкой для всего мира. Много лет люди думали, что хорошо было бы попасть туда и понять, что там: вода, земля или, как сказано в романе Жюль Верна «Приключения капитана Гаттераса», вулкан. Только в 1908 г. первые люди пришли на Северный полюс и поняли, что там такие же льды, как и всюду. Хоть тайна была разгадана, все равно, уж больно хороша эта верхняя точка Земли, больно притягательна. И мы поставили перед собой задачу дойти до Северного полюса.

«Как только человек соприкасается с Северным Ледовитым океаном, чувствует, что научился ходить по дрейфующим льдам, у него неизбежно возникает желание пойти к Северному полюсу»

Сначала мы были сами по себе: математики, физики, инженеры... А дальше мы организовали полярную общественную экспедицию. Были спортивные тренировки, подготовка снаряжения, научные эксперименты, но все это на общественных началах. Мы, конечно, многому учились. Это была уникальная группа. Долго нам путешествие к полюсу не разрешали то ЦК ВЛКСМ, то ЦК КПСС. Все боялись: нейтральные воды, мы идем на лыжах, вдруг эти лыжи поломаются и мы все пойдем ко дну? Позор! Потом к нам, видимо, все привыкли и то ли махнули рукой, то ли решили, что от этого похода потом можно будет выгоду получить, и мы все-таки пошли. Отправились к Северному полюсу в 1979 г. И тут партийные «тузы» вспомнили, что в 1974 г. было решение Секретариата ЦК КПСС не пускать нас, собирались даже посылать вертолет, чтобы вернуть группу. Но в какой-то момент идеолог партии Михаил Суслов сказал: «Пусть идут. Это нужно для страны». Мы шли 1500 км. Это была увлекательнейшая экспедиция команды из 7 человек, близких друг другу, хороших товарищей. Мы получили огромное удовлетворение от этого путешествия в личном плане, но и страну свою тоже прославили. 31 мая этого года нашему походу на полюс исполнилось 35 лет.

Один и тот же коллектив, плюс постоянное состояние стресса — все это, конечно, приводит к возникновению сложностей в коллективе. Как бы хорошо люди друг к другу не относились, все равно напряжение растет.

— С какими сложностями вы столкнулись в той первой экспедиции?
— Во-первых, было холодновато. Когда мы все спали в палатке, ночью можно было проснуться от того, что было слышно, как у людей стучат зубы. (Смеется.) В это невозможно поверить, но на самом деле это так! Во-вторых, надо понимать, что льды все время двигаются. Если эти многотонные глыбы сталкиваются между собой, то на месте их столкновения лед крошится, вырастают горы — торосы, которые не так просто преодолеть. А если какая-то сила эти льды растягивает, то образуется открытая вода. На морозе в — 40 °C она быстро замерзает. Образовавшийся тонкий лед, к тому же припорошенный снегом, трудно распознать. Тогда может произойти неприятная история — ты проваливаешься с рюкзаком и на лыжах в воду. Такие случаи бывали. Регулярно такому человеку предлагали выпить ложку спирта, регулярно человек отказывался. Нагрузка серьезная — рюкзаки у нас были по 50 кг, шли по 8–10 часов. Все понимали, что на следующий день нужно снова идти, а из-за спирта толку не будет. В-третьих, один и тот же коллектив, плюс постоянное состояние стресса — все это, конечно, приводит к возникновению сложностей в коллективе. Как бы хорошо люди друг к другу не относились, все равно напряжение растет. Мы постоянно ссорились, хотя все были как братья. Эти психологические неурядицы сильно угнетали, утомляли.

— Как вы с этим справлялись?
— Переставали разговаривать друг с другом, ругались, но потом всегда находились люди, которые оказывались умнее, уступали. Какого-то психолога, который заботился бы о нас, не было. Врач Вадим Давыдов, который был с нами, не обладал подобными навыками. Он был хороший хирург, замечательный врач, но не психолог. И он в этих конфликтах никакого участия вообще не принимал. Но когда, к примеру, кто-то проваливался в воду, то все эти несчастья, обиды друг на друга сразу уходили на второй план, потому что были вещи более важные.

— Врач присутствовал в каждой экспедиции?
— Когда мы шли к Северному полюсу, то был один врач. Когда через 10 лет совершали переход СССР — Северный полюс — Канада, было 13 человек, 9 советских и 4 канадца. В той экспедиции оказалось 2 врача: канадский Макс Бакстон и русский Миша Малахов. Они лечили вдвоем, но при этом получилось, что самым главным и самым сложным пациентом стал как раз Макс Бакстон. У него были отморожены пальцы на ноге. Он 2 недели ничего не говорил про это, у него началась гангрена, и ситуация была крайне плохая. В Москве работал специальный медицинский штаб при Министерстве здравоохранения СССР, который нас опекал советами, как нам поступать, когда кто-нибудь заболевает. У нас была с ними связь каждый день по радиостанции. И вот они требовали, чтобы Макса увезли на вертолете. Но это стало бы большим ударом. Мы сами лечили Макса, были хорошие лекарства, которые он принимал внутрь, накладывали повязки, мази. Его полностью разгрузили, но он страдал от болей. Тем не менее решили все-таки держаться, продолжить путь всем вместе. И я, как начальник экспедиции, написал бумагу, что всю ответственность беру на себя. В результате все обошлось хорошо. Он дошел, в Канаде его встретила невеста. (Улыбается.)

«Когда кто-то проваливался в воду, то все несчастья, обиды друг на друга сразу уходили на второй план»

— Помимо обморожений, какие еще встречаются неприятности?
— С той же самой точки, откуда мы уходили в Канаду в 1988 г., с мыса Арктический, 22 декабря 2007 г. пошли к Северному полюсу 2 человека: мой сын Матвей Шпаро и Борис Смолин. Они пошли вдвоем, врача у них не было. Но была уже гораздо более современная связь. Если мы возились с антеннами, передатчиком, то тут просто спутниковый телефон, для которого нужны только батарейки. У них тоже случилось обморожение. И один раз была большая паника. Матвей сказал, что не может дышать. У меня был один знакомый, профессиональный врач, полковник, который обеспечивал ребят из подразделения «Альфа» по части медицины. И я имел возможность ему звонить и с ним консультироваться. Я ему рассказал, что у Матвея сложности с дыханием. Этот врач быстро сориентировался, сказал, что нужно капать в нос любые капли от насморка и натереть виски, крылья носа и переносицу вьетнамским бальзамом или нашатырным спиртом, чтобы расширить сосуды. Он объяснил невозможность дышать тем, что из-за мороза сильно сузились кровеносные сосуды. Матвей последовал совету, и все сразу прошло. Для меня это был поразительный пример простого, элементарного, «на пальцах» решения проблемы. Скорее всего, это объясняется большой врачебной и человеческой практикой. Позиция врача-полковника была непохожа на позицию официальной медицины, которая боится лечить и ставить диагноз на расстоянии. Наверное, в каких-то ситуациях эта позиция верна. Тем более есть мощные лаборатории, анализы, которые помогают поставить 100% точный диагноз. Но бывает, что нужно оказать мгновенную помощь. Для этого как раз нужны практики. После этого случая я ни в какие комитеты не обращался, а звонил только моему знакомому военному кудеснику.

Возможности современной медицины сейчас потрясающе велики, и несчастьем является то, что врачи в России этими возможностями пользоваться почти не могут.

К тому же бывает, что нападают медведи. Когда мы шли в Канаду, то не видели их. А вот на Матвея с Борисом медведь напал, но, к счастью, это не привело к печальным последствиям. Они шли 86 дней, прошли 1000 км. Мы называли это путешествие «1000 километров до рассвета». Если мы в свое время уходили 3 марта, когда уже светало, появлялось солнце, то они пошли 22 декабря, когда темно, никакого солнца нет в помине, разгар полярной ночи. К тому же 22 декабря — самый темный день. Они пришли на Северный полюс 14 марта, и через неделю появилось солнце. Они уложились в период полярной ночи.

— Как бы вы могли оценить состояние медицины тогда и сейчас?
— Я знаю, что возможности современной медицины сейчас потрясающе велики, и несчастьем является то, что врачи в России этими возможностями пользоваться почти не могут. Если врач настоящий, если он действительно хочет лечить людей и помогать им, но работает на периферии, то ему не позавидуешь. Потому что он знает, какие реально возможности мог бы использовать, но у него ничего нет. Он не может даже элементарно выписать нужное лекарство, потому что его нет в наличии.

Каждый день ты слышишь какие-то дикие истории, когда пожилых не берут в больницы. В других странах чем старше ты становишься, тем больше врачей борются за твою жизнь.

Михаил Малахов проводит исследование в полярной палатке

Но если говорить про аптечки и наше снаряжение, то у нас всегда было все самое лучшее. Когда мы шли в Канаду, то у нашего Миши Малахова (он просто прирожденный доктор) была мини-бормашина, сделанная в СССР, и он мог лечить зубы в палатке на дрейфующем льду Арктики! У него был мини-кардиограф, очень хорошие лекарства, гигиенические средства. Существовала научная советско-канадская медико-биологическая программа, и на протяжении похода 5 раз с интервалом приблизительно в 2 недели Малахов и Бакстон брали у всех 13 человек венозную кровь. Была маленькая центрифуга, биологический материал погружали в специальные малюсенькие пузырьки. И все это богатство Миша вез в саночках. Все шли с рюкзаками, а у него были еще и саночки. Полная картина всех биохимических процессов была сконцентрирована в этих бесценных анализах крови, которые потом исследовали в Оттаве и Москве. Возможности медицины уже в то время были чрезвычайно большие. Тогда можно было гордиться еще и тем, что мини-кардиограф, маленькая бормашина, лекарства — все это было сделано у нас, все было советским. А сейчас наших лекарств, мне кажется, осталось с гулькин нос. Если сравнивать мировую медицину 1977, 1988 и 2010 гг., то тот скачок, который она сделала, равен тому же скачку, который сделала радиосвязь. Когда мы шли в Канаду в 1988 г. в виде огромного исключения Виктор Чебриков, председатель КГБ СССР, член Политбюро, разрешил нам пользоваться пакетной связью на коротких волнах, и тогда мы могли посылать сразу большие сообщения. Это никому не разрешалось, было, наверное, привилегией военных разведчиков. А сейчас мгновенное общение по всему земному шару никого не удивляет. Тот же по масштабу прогресс в медицине.

Если сравнивать мировую медицину 1977, 1988 и 2010 гг., то тот скачок, который она сделала, равен тому же скачку, который сделала радиосвязь.

— Матвей пошел по вашим стопам. Первая его экспедиция была с вами?
— Да, сначала мы пошли втроем через Берингов пролив: я и оба моих сына. Но у нас была неудачная попытка, нас спасали американцы. Затем, через год, снова неудача — русские спасали. И казалось, что все плохо. Я горевал — дважды пришлось дать сигнал SOS. А потом мы с Матвеем все-таки пересекли пролив и пришли на лыжах из Чукотки на Аляску. Было трудное и крайне опасное путешествие. Ночью на нас напал белый медведь. Вместо запланированных 11 дней шли 20. В середине пути располовинили наши рационы, так что путь был еще и полуголодный. Но выход на американскую территорию был бесподобный, ну просто изумительный. Когда подходили к земле и уже видели берег, над нами пролетел американский самолет. Летчикам по рации мы сказали, кто мы такие. Они вспомнили, что 2 года назад нас спасали. Поздравили нас. Спросили, голодные мы или нет. Мы были дико голодные, но гордо сказали, что есть не хотим. Они улетели, а мы стали ругать себя, что так сказали. Через час они прилетели снова и опять спросили, не хотим ли мы перекусить. Тогда мы ответили, что не отказались бы. (Улыбается.) И они сбросили на самодельном парашютике нам еду. Видимо, отдали нам свой ланч, то, что у них было с собой — какая-то морковка, сыр, сэндвичи, сок. Мы были им очень благодарны, такая приятная дружественность. Поели, пошли дальше. Потом нас великолепно приняли на Аляске эскимосы. Деревня называлась «Точка надежды». Весь свет, все эскимосские старейшины, дети, все очень нарядные собрались в местном клубе, и были классные угощения. Там я попал впросак. Есть такая северная ягода — морошка, я ее обожаю. И вот она лежит на столе — красивая, свежая, будто ее только что сорвали с кустика. Я положил на блюдечко, но оказалось, что это «морошка под жиром нерпы». А жир нерпы — это то же самое, что и рыбий жир, может быть похуже. Выплевывать было неудобно, поэтому пришлось проглотить. (Смеется.) Было подано вареное мясо белого медведя. Мы попробовали, думая, что, может быть, это тот самый белый медведь, который на нас напал.

— Кстати, как тот медведь от вас тогда отстал?
— Матвей стрелял из ружья, можно сказать ему в лоб, только, все-таки не в лоб, а поверх головы. Испугал его, и тот убежал.

— Что было самым страшным, когда вас с сыновьями спасали с дрейфующей льдины?
— Самым неприятным ощущением было то, что мы даем сигнал SOS. Нам, собственно, ничего не угрожало. Просто лед с огромной скоростью уносило от берега. И мы понимали, что у нас никаких ресурсов нет, чтобы вернуться обратно. И чем быстрее мы дадим сигнал бедствия, тем легче к нам прилететь, тем меньше трудов и сил надо было тратить на наши поиски. Было ощущение некого позора.

Но из 1-й и 2-й попыток пересечения пролива мы извлекли массу полезных выводов. И когда мы шли 3-й раз, то многое подготовили лучше, но все опасности — реальные, часто непредсказуемые — остались. Мы продумали все, что только можно было продумать. Сделали 2 базовые точки и на Аляске, и на Чукотке, где сложили полностью дублирующие комплекты снаряжения. Запаслись деньгами на оплату вертолета. И если бы тот же самый медведь лишил нас части снаряжения или порвал палатку, то мы были к этому готовы.

— Вы организовали несколько путешествий, где среди участников были люди с ограниченными возможностями здоровья. Как вы решились на это?
— В 1987 г., когда мы готовили путешествие на лыжах через Северный полюс в Канаду, я познакомился в Канаде с парнем по имени Рик Хансен. Он был спортсменом, но в 15 лет сломал себе позвоночник. После операций он не встал на ноги, остался в инвалидном кресле, но решился на отчаянное путешествие. Рик объехал в инвалидной коляске вокруг света! И на меня он и его путь произвели огромное впечатление. Я вернулся в Москву из Канады, привез множество журналов, пытался как-то здесь рассказать о Рике. Никто, конечно, не хотел слышать, тема об инвалидах была абсолютно закрытая. Потом с десятилетиями все стало меняться.

Рик объехал в инвалидной коляске вокруг света! И на меня он и его путь произвели огромное впечатление.

Путешествие Рика на инвалидной коляске меня заинтересовало и практически. После похода в 1989 г. в Канаду, который назывался «Полярный мост», я и мои друзья учредили некоммерческую организацию Клуб «Приключение». Мы решили, что в этом клубе будем заниматься приключенческими программами, в том числе — обязательно! — для детей и для инвалидов. Надо было только понять, что же это такое — приключение для инвалидов. Рик Хансен совершил путешествие, и это действительно было глобальное приключение. Его кругосветка была чрезвычайно полезна и для него — он обрел себя, но и для мира в целом, потому что тысячи людей его видели, слышали, а потом вспоминали и хотели быть как он. Люди из своих замкнутых помещений выходили на улицу подышать воздухом на костылях, в колясках, перестав стесняться. Я спросил Рика, можно ли в инвалидной коляске проехать от Владивостока до Санкт-Петербурга. Он сказал, что можно, без проблем. Я предложил ему поехать с нами. Он согласился. И в рамках Клуба «Приключение» мы решили организовать путешествие от Владивостока до Петербурга в инвалидных колясках. До этого мы провели «репетицию»: супермарафон Москва — Киев — Кривой Рог тоже в инвалидных колясках. Было трое украинцев и четверо русских. Ребята проехали 1400 км, по 85 км в день. Договорились, что из этих семерых возьмем трех самых сильных, которые на следующий год поедут из Владивостока в Петербург. На следующий год ребята ехали 207 дней, ни одного километра никто их не подвозил. Потом у нас был еще один марафон Санкт-Петербург — Алма-Ата по столицам бывших республик СССР. Мчались 14 человек из каждой страны по одному. А в 1995 г. мы решили подняться на Казбек. Если на марафонах участники просто толкали колеса руками, то при восхождении была определенная технология — альпинисты делают специальные станции, а потом по веревке ребята в колясках, поставленных на лыжи, себя подтягивают руками и проходят участки по 50 метров. И так поднимаются. После Казбека, в 2002 г. было грандиозное восхождение на гору Мак-Кинли — это вершина Северной Америки на Аляске. Обе экспедиции (на Казбек в Грузии и на Мак-Кинли в США) возглавлял Матвей. На Аляске двое парней в инвалидных колясках поднялись на высоту более 6000 метров. Это ни с чем несравнимое путешествие! Мировой класс!

Восхождение на Мак-Кинли

— Какую подготовку необходимо пройти, прежде чем отправиться в такое путешествие?
— Я думаю, что в подобных путешествиях происходит испытание внутренней сущности человека, его характера. Поэтому самое лучшее, что можно сделать, — это провести человека через какие-то похожие трудности. В случае Казбека, ничего предварительного не было, но это восхождение не являлось очень сложным. А вот восхождение на Килиманджаро в 1997 г. было любопытной экспедицией. В нем принимали участие слепой человек, 2 глухих, девочка без руки и 3 человека с ампутацией ног — 2 из России и 1 из Танзании. Мы всех собрали на Эльбрусе, они тренировались на склонах Эльбруса, собирали там мусор, акклиматизировались. И потом, чтобы не потерять акклиматизацию, мы провели в Москве пресс-конференцию и тут же вылетели в Танзанию.

«Отношение ко всем инвалидам, которые ходили с нами, не отличалось ничем от отношения к остальным участникам наших путешествий. Я не видел за ними каких-то преимуществ. Хочешь? Давай, работай, борись!»

— Как проходил отбор тех, кто отправится в путешествие?
— Людей, которых мы включали в свои команды, мы, конечно, тщательно отбирали. Были психологические, медицинские тесты. Старались придумать аналоги будущего путешествия, пропустить людей через серьезные предварительные испытания. Был у нас паренек, который хотел идти на Мак-Кинли, Игорь Ушаков из Курска. Всего человек 40 инвалидов приехало к нам, с каждым мы беседовали. И он был самым младшим из всех, притом приехал с мамой. Мне это не понравилось, я даже слегка вспылил. Мама же не пойдет с ним на Мак-Кинли! Отношение ко всем инвалидам, которые ходили с нами, не отличалось ничем от отношения к остальным участникам наших путешествий. Я не видел за ними каких-то преимуществ. Хочешь? Давай, работай, борись! У тебя должна быть сильная воля. В итоге мама ушла (я надеюсь, я ее не обидел), а Игорь остался. Мальчишка, 19–20 лет, глаза большие, на ноги встать вообще не может. Я сказал ему: «У тебя шансов очень мало, опыта нет. Давай так, сейчас зима, поэтому находи какие-то лыжи, попытайся сам себе сделать лыжное кресло, и там у себя в Курской области по снегу потренируйся. Потом расскажешь, что получилось и сколько километров ты проехал». Абсолютно невероятный случай, потому что в Курской области и снега-то тогда не было практически, было тепло, а он все-таки ездил к своему деду за город, сделал ящик, который поставил на лыжи, находил снег и в самом деле тренировался, проходил руками километр за километром. Я думаю, деревенские, все вокруг смотрели на него как на сумасшедшего. Наверное, они были абсолютно уверены, что он сумасшедший. (Смеется.) И он попал в команду, поднялся на Мак-Кинли, потом увлекся инвалидным спортом, стал призером чемпионата России по фехтованию. Чудный парень...

«Костер в походе не только сушит одежду, не только позволяет готовить пищу, не только согревает, но и сближает людей. И преодоление трудностей сближает людей»

— Что бы вы посоветовали человеку, который хочет стать путешественником?
— Путешественником можно стать легко. Это понятие широкое. Есть в Москве театр Спесивцева, и мы со Славой Спесивцевым всегда дружили. Я входил в общественный совет при театре. Слава говорил: «Ты — путешественник, ходишь на лыжах, а мы в театре тоже путешествуем — по человеческим душам». Если маленький ребенок идет куда-то, то он совершает путешествие. Есть фотография, которая очень нравится Матвею, и я хорошо понимаю почему. На ней маленькая девочка куда-то карабкается, идет по канату, она в каске, на нее надета альпинистская система, для нее все эти детали безумно важны. Она чувствует себя первопроходцем, настоящим путешественником, чувствует себя большой, начинает верить в себя, становится более дисциплинированной, потому что кто же в каске и системе будет нарушать правила?! (Улыбается.) Путешествие может изменить жизнь.

И мы, и родители этих детей понимаем, что 8–12 лет — самое благоприятное время, самый подходящий возраст, чтобы детям объяснить, что кроме Интернета есть еще природа, есть человеческая активность внутри этой природы, на ее фоне, что человек может себя там проявлять и очень многим обогатиться.

Как стать путешественником? Приехать к нам в детский спортивно-оздоровительный лагерь «Большое Приключение» в Карелии. Лагерю уже 15 лет. В самый первый раз — в 2000 году — в Карелию приехало всего 150 человек, из них было 10 глухих ребят. И потом число наших гостей росло, все время к нам среди других приезжали дети-инвалиды: дети с ослабленным зрением, дети с ДЦП... И все путешествуют! Для ребят с инвалидностью разработаны некоторые дополнительные правила: как удобнее сидеть в катамаране, как повысить безопасность... Но не решаемых проблем (это очень важно) нет. А в позапрошлом году первый раз в «Большом Приключении» мы запустили программу «Маленькие герои» для детей 8–12 лет. Первая группа состояла из 20 человек, а в прошлом году таких детей было уже 100. В этом году — 200, а желающих еще больше. И мы, и родители этих детей понимаем, что 8–12 лет — самое благоприятное время, самый подходящий возраст, чтобы детям объяснить, что кроме Интернета есть еще природа, есть человеческая активность внутри этой природы, на ее фоне, что человек может себя там проявлять и очень многим обогатиться, что не меркнувшая ценность — отношение между людьми, дружба. Костер в походе не только сушит одежду, не только позволяет готовить пищу, не только согревает, но и сближает людей. И преодоление трудностей сближает людей. Поход бесценен именно поэтому. Конечно, дети возвращаются к компьютеру, но возвращаются иными людьми, более требовательными к себе, менее ленивыми. Лучший способ стать путешественником — начать путешествовать в юном возрасте.

Главная фотография: МЕД-инфо / Анастасия Бычкова
Другие фотографии: из личного архива Д. Шпаро