25 января 2019, 16:49 X 19704 K 0

В Центре восстановительного лечения детей до 3 лет ГКБ № 13 города Москвы Марина Эдуардовна Бернадская работает медицинским психологом с 2003 года, решая диагностические, консультативные, профилактические и просветительские задачи. Она — дочь народного артиста России Эдуарда Бернадского, который с ее мамой творили чудеса цирковой эквилибристики.

Марина Эдуардовна Бернадская в 1990 году окончила факультет психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, кафедру общей психологии. М. Э. Бернадская успешно совмещала учебу с работой по специальности: с 1983 по 1984 г. в должности лаборанта лаборатории функциональной синаптологии Института мозга; с 1984 по 1986 г. в должности лаборанта кафедры общей психологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова. С 1987 по 1991 год в должности младшего научного сотрудника лаборатории профилактики факторов риска неинфекционных заболеваний у детей и подростков ВНИЦ профилактической медицины МЗ, где в составе научно-исследовательской группы занималась проблемой психологической реабилитации детей, страдающих психосоматическими заболеваниями, в частности, участвовала в российско-американском проекте по апробации и адаптации американской программы «Бронхиальная астма и контроль ее приступов в детском возрасте».

С 1992 по 2009 г. М. Э. Бернадская являлась научным и затем старшим научным сотрудником лаборатории нейро-психофизиологического изучения детей и диагностики Института коррекционной педагогики РАО (ранее Институт дефектологии АПН). За период работы в ИКП РАО М. Э. Бернадская проводила научно-исследовательскую работу по различным проблемам аномального развития детей, а также разработку методических материалов для обучения и воспитания детей с особыми образовательными потребностями. Первый цикл исследований был посвящен изучению закономерностей работы зрительного восприятия у детей с глубокими нарушениями зрения, результатом которых стала диссертация на соискание ученой степени кандидата психологических наук по специальности 19.00.10 — коррекционная психология.

В круг научно-практических интересов М. Э. Бернадской вошли проблемы ранней диагностики психического развития детей младенческого и раннего возраста с различными отклонениями в развитии. Особое место среди них занимают работы, посвященные изучению влияния биологических факторов риска на психическое развитие недоношенных младенцев и выявлению первых маркеров формирования того или иного типа дизонтогенеза. М. Э. Бернадская входила в группу исследователей, стоявших у истоков разработки концепции раннего вмешательства и психолого-коррекционного сопровождения семьи, имеющей ребенка раннего возраста с проблемами в развитии (совместный проект ИКП РАО и Сант-Михельсгестельский Институт глухих, 1994; Теофан-цетр для детей с нарушениями зрения, 1996, Нидерланды). Ею разработано методическое пособие, посвященное психолого-педагогической коррекции когнитивно-перцептивного и моторного развития ребенка, имеющего нарушения зрения на первом году жизни (2003).

В 2010-2011 гг. работала в должности психолога в Службе ранней помощи для детей с проблемами в развитии ГБОУ Д/с 91, где основными ее обязанностями были проведение диагностики интеллектуального, моторного и эмоционального развития детей младенческого и раннего возраста; разработка и реализация индивидуальных программ развития для детей, посещающих службу; консультирование родителей по вопросам оптимизации психического развития, создания адекватной сенсорной среды, содержания развивающих занятий, коррекции поведения и социальной адаптации.

Бернадская М. Э. является автором более 30 научных работ, опубликованных как в отечественных, так и зарубежных изданиях. Среди этих работ — главы в коллективных монографиях: «Дети с проблемами в развитии» (в соавт. с Л. П. Григорьевой и др., 2002), «Дети со сложными нарушениями развития» (в соавт., 2005) и 2 методических пособия: «Развитие восприятия у ребенка» (с соавт. 2001, 2006), «Нарушения зрения у детей раннего возраста. Диагностика и коррекция» (с соавт., 2001, 2004, 2012).

«Я — цирковой ребенок, — рассказывает она. — Чем дальше от детства, тем острее я это чувствую. И, мне нравится называть себя «цирковым ребенком». Первые 10 лет моей жизни прошли на манеже и вокруг манежа. Впервые я вышла на манеж как артистка в 2 года. В Ереванском цирке, где работали родители, ставили «Елку» — новогоднее представление. По сюжету нужен был ребенок, который должен был выбирать игрушки. Ни у кого из артистов программы не было маленьких детей, и взяли меня. За 17 дней новогодних каникул было 64 представления. Представления были утренние, дневные и вечерние. Поскольку я была маленькая, моя мама сказала режиссеру и директору цирка, что в дневном представлении я участвовать не буду, так как ребенку нужно спать и, все согласились. Я выходила во всех спектаклях, кроме дневных.

Директор цирка, глядя на мою «работу» сказал, что «Этой артистке он не может не заплатить» и за каждый выход мне платили 50 копеек, что было много, так как 1 рубль платили артисту или ассистенту, если он выходил в манеж пассировать сложные трюки в других номерах или держать лонжу. В итоге я заработала 32 рубля, на которые мама с папой купили дедушке ботинки. У меня не сохранились личные воспоминания об этом, я знаю эту историю с детства со слов мамы и очень горжусь, что на заработанные мной деньги сделали подарок дедушке.

Мои родители работали номер сложного жанра — эквилибр. Эквилибристика — жанр циркового искусства, когда артист удерживает равновесие при неустойчивом положении тела (на проволоке, на канате, на руках, на голове, на катушках, на бутылках, на стуле, на шаре и др. Иногда сочетается с игрой на музыкальных инструментах, акробатикой и жонглированием, балансированием других предметов). В номере моих родителей было 4 исполнителя: папа, мама, партнер и кольцо. Номер начинался с выхода троих. Мама в центре, по бокам — мужчины. На манеже уже лежали металлический диск и кольцо. Мужчины ставили кольцо, держали его с двух сторон, а мама вставала в кольцо, мужчины из центра манежа переносили его к краю манежа у центрального выхода артистов и мой папа толкал его, и мама катилась целых 2 круга по манежу, затем папа его ловил, останавливал и вместе с партнером ставил на диск, и закручивали его, в так называемый волчок. Потом они останавливали кольцо с мамой и «выкидывали» ее из кольца.

Дальше начиналась первая часть номера с ручным кольцом. Мужчины по очереди держали кольцо, в котором мама делала сложнейшие трюки (бланш, флажок, шпагат в висе на руках, вис на подколенке, вис на носках, вис на пятках, вылаз на спину, ласточку, стойки на руках, копфштейн и все это — без лонжи (без страховки). Обычная высота, на которой работала мама — приличная — около 4-5 м, в зависимости от трюка. Однажды мои родители выступали на большом заключительной концерте во время фестиваля Молодежи и студентов в Гаване. В зале присутствовал Фидель Кастро. Увидев работу моей мамы, он подозвал одного из помощников и просил передать ей: «Я был бы счастлив, если бы мои солдаты были такими же смелыми и мужественными как эта артистка!». В номере мужчины по очереди держали кольцо в руках, каждый из них держал по 1-му трюку, который делала мама, и передавал кольцо партнеру. Это связано с тем, что техника исполнения каждой композиции/трюка разная, мама перемещается в кольце, и каждый раз меняется точка баланса. Плюс к этому во время ручного кольца нижний (тот, кто держит кольцо) постоянно поворачивался вокруг своей оси в то время как мама делает трюки.

У второго кольца — лобового, был маленький перш внизу и именно его ставили на лоб и закручивали кольцо. Папа мне говорил, что труднее всего держать самую эффектную, на мой взгляд, композицию — арабеск, когда мама была внутри кольца и опиралась 1 ногой на нижнее основание кольца, выгибалась назад, подняв другую ногу вверх, потому что точка баланса была максимально низкой — см 40 от лба. А чем короче перш, тем сложнее держать баланс плюс еще бешеная крутка кольца. При этом все исполнение номера было настолько легким и изящным, что у зрителя возникало чувство, что он сейчас выйдет на манеж и тоже сможет все это проделать так же легко и красиво. Однажды мамин педагог по ГУЦИ Зиновий Бонич Гуревич смотрел представление в старом цирке на Цветном бульваре (цирковые до сих пор его так называют) и, увидев, как работают родители, сразу же после окончания номера прибежал за кулисы и закричал: «Вы что? Нельзя так работать! Надо, чтобы зритель понимал и чувствовал, как это сложно!».

Но мои родители не могли последовать этому возмущенному совету. Они были высочайшими мастерами своего дела. В детстве я не задавала им вопросы, а сложно ли вам, а трудно ли вам. Даже будучи ребенком, я видела на репетициях, что это каторжный труд. На репетиции, которой еще предшествует разминка, номер проходили по 4-5 раз от начала до конца, с повторением отдельных элементов. Но они не могли иначе. Когда папа завершил работать со своим номером, а произошло это в Париже, ему исполнилось тогда 60 лет, он — последний из могикан (только единицы в таком возрасте работают в этом жанре. Обычно переходят на более легкий жанр или просто руководят номером, если он групповой). Я знаю с детства только одного такого артиста — это ровесник моего папы, друг его детства — жонглер на лошади и дрессировщик — Сарват Бегбуди. Те, кто старше могут помнить — когда показывали по телевизору цирковые программы — часто можно было увидеть артиста, который вскакивал с разбега на бегущую галопом по манежу лошадь, в руках у него был перш, он встряхивал им и из перша раскрывался огромный флаг длиной на полманежа). Так вот, тогда я спросила у папы: «Папа, а почему вы никогда не одевали лонжу в работу?». Он посмотрел на меня недоуменным взглядом, секунду подумал и сказал: «Ну что ты? Как же это возможно? Нет! Да, ну что ты! Нет, это невозможно!». Я не поняла и позже спросила у мамы и получила тот же самый ответ. Это мастерство и самоуважение — иначе никак, только так. Я помню, какое уважение и даже преклонение было у мужчин, работающих в сложных жанрах акробатики, вольтижа или эквилибра по отношению к моей маме. Это было естественно для меня, так как я знала, что у меня самая лучшая мама на свете, но только с возрастом я поняла, почему они так относились — они восхищались ее мастерством, профессионализмом и мужеством. Моя мама никогда не срывалась с кольца сама, ее роняли, и это заканчивалось тяжелейшими травмами. Травматологам будет интересно, что после перелома обеих седалищных костей, мама начала работать в номере через 3 месяца после случившегося.

Цирк моего детства

Цирк моего детства — это колоссальная самоотдача артистов. Многие хотели сделать еще лучше, интереснее, сложнее. На манеже даже в репетиции все видно — что ты за человек, и какой ты артист. На манеже не скрыться. Это было понятно и ребенку. У известного театрального режиссера Валерия Фокина как то спросили, что для него талант, как он его распознает. Он ответил — талант всегда заражает тем, что и как он делает. Это в полной мере относится и к цирковому искусству.

Цирк моего детства — это восторг и упоение! Мне было меньше 4 лет, и я прекрасно помню эти чувства, которые охватывали меня, когда я смотрела любимые номера, а они были даже в таком раннем возрасте — это танцовщица на проволоке Роза Хусаинова, жонглер Маслянов, воздушный полет и Па-Де-Труа в исполнении артистов под управлением Мстислава Запашного (франц. Pas de trois — танец втроем. Конный номер, в котором акробатические поддержки и пирамиды исполняются тремя артистами на трех лошадях, бегущих рядом по кругу манежа), канатаходцы Волжанские. Позднее — мой любимый жонглер Сергей Игнатов (заключительный трюк — бросал 11 колец! — это мировой рекорд), клоуны Генрих Ротман и Геннадий Маковский, номер с хула-хупами Тамары Симоненко, аттракцион «Водная иллюзия» Альбины Зотовой, конная свобода Алексея Соколова, джигиты под управлением Тамерлана Нугзарова, акробаты с медведями Беляковы, канатоходцы Магомедовы. Это шедевры циркового искусства. Каждый день смотришь и каждый раз — восторг!

Цирк моего детства — это колоссальный труд, самообладание, уважение к людям и животным, это страсть к чему-то большему, лучшему, еще более красивому и совершенному и это СВОБОДА!

Цирк моего детства — это жизнь в большой дружелюбной семье. С детства я знаю, что такое «чувство локтя» в прямом и переносном смысле слова. За тобой присмотрят, поддержат, не дадут упасть. Потому, что каждый артист знает, что риски для здоровья очень высокие. А здоровье — это твоя работа, а работа — твоя жизнь. Мои родители не любили работать в коллективах. Там коалиции, деление на своих и чужих, первых и последних, сильных и слабых. Они любили находиться в среде равных, поэтому работали в сборных программах. Сегодня здесь, а завтра — там. Обычно программа работает в городе месяц — два, если город большой — максимум 3 месяца, но это редкость. Самая долгая продолжительность — 5/6 месяцев только в Москве и Ленинграде — столицы.

Вся жизнь протекала в цирке. С утра репетиции, потом отдых, общение с коллегами, ремонт реквизита, костюмов, игры (было много любителей играть в нарды и бильярд), если гостиница была рядом с цирком, шли обедать и потом опять в цирк — на представление, если нет — то оставались в цирке и в гостиницу возвращались поздно вечером после представления. Детьми мы бегали по цирку везде — а тут конюшни (денники в то время всегда были открытыми и часто лошади стояли задом к проходу), слоновники, тут клетки с тиграми, львами, обезьянами, собаками. Тут артисты репетируют. Никто нам не запрещал ничего. Только говорили «тут осторожнее, а тут внимательнее, а здесь стой смирно, потерпи». И ни разу за все время ни с одним ребенком ничего не случилось. Все были живы и здоровы.

О родителях и поездках

Мой папа тоже цирковой ребенок, его отец был борцом в цирке, а отчим — работал акробатом на турниках, а впоследствии — инспектором манежа — шпрехшталмейстером. Поэтому многих артистов — особенно старшего поколения папа знал с детства. И новый город и новая программа — это радость — встретишь старых друзей ну или хотя бы знакомых. Родители гастролировали по всей стране от Твери до Владивостока (проехали более 300 — х городов). Когда они уезжали на гастроли за границу — меня оставляли с родителями папы — опять цирк, и я работала — выходила в репризы к клоунам братьям Ширман. Советский цирк первым выехал за рубеж на гастроли, за ним поехали симфонические оркестры и потом балет. И мой папа был в составе первой группы артистов. Они работали в Аргентине, Бразилии, Уругвае и Чили. Поездка длилась 6 месяцев. Когда папа вернулся, мне исполнился 1 месяц. Мы жили вместе с родителями папы в первом кооперативе артистов цирка. Вокруг в доме — все свои. И поскольку эта был первый выезд за рубеж, всем было интересно, что там и как. Приходило много артистов в гости. Будучи в поездке папа подружился со звукорежиссерами, которые работали с программой советских артистов, и записал огромное количество музыки. И когда он приехал с гастролей, то у нас дома постоянно звучала музыка. Приходили все знакомые и переписывали, переписывали и переписывали записи, которые он привез. Когда мне исполнилось 2 месяца родители опять поехали на гастроли. И там опять записи, записи, записи.

Мой папа был удивительный человек, он любил красоту во всех ее проявлениях. Он любил красоту и делился ею с друзьями. Будучи где-то на гастролях и увидев, например, красивые зеркала — бежал на переговорные пункты, звонил друзьям и спрашивал «Юра, купить тебе зеркало? Тут продается». Или «Славочка, покупаю себе новый диск Иглесиаса, купить тебе?». И вот эти зеркала, диски, книги до сих пор живут у его друзей и они любят рассказывать истории, про то, как Эдик им это привез. Свет и музыка всегда сопровождали папу. Он входил в квартиру и включал все светильники в доме и музыку. Он обожал оркестры Армстронга, Каунта Бэйси, Дюка Эллингтона, Поля Мориа, певцов — Тома Джонса, Энди Вильямся, Пола Анку, Адамо, Рея Чарльза, Джо Кокера, Ширли Бэйси, Шарля Азнавура, Барбару Стрейзанд и главная его любовь — Фрэнк Синатра. Сейчас, когда я слышу голос Фрэнка Синатры, что бы ни происходило в моей жизни, я чувствую, что я дома и все хорошо. Я благодарю папу за это чувство!

Я пою с детства, так для себя. Когда я записала свой первый диск, моя мама спросила «Разве ты поешь?» и мой ответ «Да. С детства» ее очень удивил. Я пела себе под нос и, в общем, не считала, что «Я пою». Мне казалось, все так поют. Моя бабушка, папина мама пела, когда была в хорошем настроении. Когда мне было 5 лет, она хотела разучить со мной одну песню, не помню названия, в ней были слова «Мы шли под грохот канонады, мы смерти смотрели в лицо...». Хорошая песня, революционная, про смелость — она нам очень нравилась. Помню «Ромашки спрятались, поникли лютики...» в ее исполнении. Помню свои блокноты с текстами любимых песен. Помню попытку родителей начать мое музыкальное образование и несколько уроков игры на фортепиано в городе Брянске, мне было 9 лет. Преподавательница мне не понравилась. Я ходила к ней домой на занятия. Я играла, а она варила борщи на кухне и оттуда мне что-то говорила. Папа договорился с цирковым дирижером и мне разрешили играть на инструменте в оркестре. Я постеснялась, одна в оркестровой ложе... Тогда папа договорился с администрацией гостиницы, где мы жили и домашние задания я стала делать в красном уголке. А там люди за дверью ходят, и мне было стыдно, что все слышат, как я тут ошибаюсь. В следующем городе, куда мы поехали, уроков игры на фортепиано уже не было. Не помню, как это произошло. Рассосалось как то. Поскольку родители переезжали из города в город, то ни о каких занятиях речи не шло из-за частых переездов.

Перед началом обучения в школе мама решила, что мне нужна английская школа. Город, в котором я пошла в первый класс — был Сочи. Я пошла в английскую школу. Проучилась неделю, и родители поехали работать в другой город. Они заехали за мной прямо в школу, я села в машину и почувствовала — «Ура, завтра в школу не иду! Красота!». Другой город был не такой как Сочи, там была только 1 английская школа, очень далеко от цирковой гостиницы. И мы с мамой вставали на 2 ч раньше, чтобы успеть к началу занятий — когда приходил троллейбус, 45 минут ехали до школы. Потом мама возвращалась в гостиницу. А потом ей нужно было обратно за мной. Поездив так месяц, мы поехали в другой город. А там не было английской школы. И в следующем городе я пошла учиться в ближайшую от гостиницы школу. Так решился вопрос с английской школой. Английский я начала учить позже, когда стала жить в Москве с родителями папы. Меня оставили с ними в 10 лет после одного случая. Родители работали в Риге. Была осень — первая четверть 5 класса. Видимо, мы приехали не 1 сентября и мне, как обычно, пришлось что-то нагонять по программе. Так школы в разных городах проходят темы не одновременно. И я приезжая в новую школу, то опережаю класс, то отстаю от него.

В Риге мне пришлось нагонять и, наверное, я справилась с этим, мама мне всегда помогала нагонять материал. Спустя какое-то время классная учительница — преподаватель по математике вызвала родителей в школу. И сказала: «Дорогие родители, какие у вас планы насчет вашего ребенка? Вы собираетесь делать из нее артистку? Если нет — срочно оставьте ребенка на одном месте учиться. Девочка у вас хорошая, умная. Программы сейчас сложные, будут еще сложнее. Хватит издеваться над ребенком». Родители задумались. Они оба в тот период уже учились в ГИТИСе, папа на курсе режиссуры цирка, а мама — на факультете экономики и организации театральной деятельности. И оба понимали, как тяжело восстанавливать знания для поступления в институт. И решение было быстрым, вторую четверть 5-го класса я начала в Москве. Так закончилась моя короткая, спорадическая карьера цирковой артистки. Летом после 5-го класса я была с родителями в Днепропетровске и там работали джигиты Т. Нугзарова. Мы с ребятами как то сидели на ящиках (у артистов они огромные — весь реквизит и пожитки едут вместе с артистом — и их много). Места за кулисами было мало, и они стояли друг на друге. Сидели мы высоко — джигиты перед началом номера — кто водил лошадей, кто уже сидел в седле — мы были выше всадников. И сверху наблюдали за ними. И я помню чувство, которое на меня нахлынуло — как красиво! — и мне очень захотелось вот также гордо и свободно держаться в седле. Все было просто в детстве, у меня был папа — волшебник! Нужно было его только попросить! И я попросила.

С сентября я начала заниматься в конно-спортивной школе «Труд» около Ипподрома. И у родителей забрезжили мысли, что может быть цирковая карьера еще возможна и даже стали присматривать мне номер для Выездки (так назывались номера высшей школы верховой езды в цирке). Но потом папа подумал и решил, что для женщины одной работать с животными — это слишком, репетировать, работать, разбираться с ассистентами, ухаживающими за животными, с администрацией про овес, денники, вагоны, переезды и т.д. Нет, нет, нет. Ребенку нужна нормальная жизнь.

Как-то приехав с гастролей, папа вызвал меня на кухню для серьезного разговора, протянул листок с адресом и сказал: «Так Марина, вот адрес. С завтрашнего дня у тебя начинаются уроки английского. Быть на месте надо к 18 ч». И на следующий день я сама отправилась на метро ВДНХ, дальше троллейбусом несколько остановок. Чтобы не опоздать, приехала на час раньше и сидела на лавочке, ждала, когда можно будет подняться в квартиру к преподавателю. Так началось изучение языка. У меня была замечательная преподавательница Майя Львовна. В то время она работала переводчиком в Министерстве сельского хозяйства и тоже была мастером своего дела. Однажды она чуть опоздала на урок, была очень довольная и радостная. Оказалось, в тот день неожиданно нагрянула делегация из Англии, и ее попросили переводить. В конце дня англичане благодарили ее и сказали: «Эта леди говорит по-английски лучше, чем мы». Майя Львовна вся светилась! В детстве я побаивалась Майю Львовну, она мне казалась очень суровой. Если я не точно переводила, то она клада на стол передо мной огромный толстенный англо-русский словарь и говорила: «Пожалуйста!». А там много значений — пока найдешь, пока выберешь. Я не любила эти моменты. Я ищу, а Майя Львовна хмурит брови. Очень страшно! Мне было трудно, и первые месяцы учебы, каждый раз, когда надо было идти на урок, я думала «Ну вот, опять этот английский!».

Но потом как-то все наладилось и стало очень интересно. Майя Львовна удивлялась, все трудные для русского ребенка моменты произношения давались мне крайне легко. Все решили, что способный ребенок. Теперь как детский психолог, специалист по раннему развитию, я знаю, в чем было дело. Это постоянное прослушивание англоязычных исполнителей в сенситивный период развития слуховой функции. Сейчас также как и в детстве это проявляется еще и в том, что для того, чтобы спеть русскую песню (у меня много любимых русских песен) мне нужно разбирать ее мелодическую составляющую, как-то приспосабливаться к ней, а исполнение англоязычной — происходило и происходит само собой. Мой знакомый шотладский музыкант, когда услышал мои записи, сказал: «Поет как родная». Я была польщена. Благодарю папу и Майю Львовну!

О талантах

Первый раз публично я спела на юбилее папы. Ему исполнилось 70 лет. Отмечали в ресторане. Собрались все его друзья, кто был на тот момент в Москве. В тот период папа работал драматическим актером в театре зверей Дурова. На вечере пел его друг — звукорежиссер театра Юрий Рябов и вдруг мне очень захотелось тоже спеть. Я подошла к Юре и спросила, а есть ли у него минус песни Фрэнка Синатры «Strangers In The Night». Он сказал, конечно, есть, поскольку тоже является фанатом Синатры и любит исполнять его вещи. Я спросила, «А можно мне спеть?». Он сказал: «Ну, конечно, пой. Я отдохну». И я спела. Но случился казус, я забыла слова второго куплета песни, и мне пришлось вместо слов петь «лалала, нанана, бабибаба». Я так расстроилась: на юбилее у папы, перед всеми его друзьями и забыть слова — позор! И подумала, все — не буду больше петь. И, так бы оно и было, если бы ко мне не подошла Светлана — жена того самого Сарвата Бегбуди, который тоже, как папа могикан и друг его детства — и, взяв меня за руки стала говорить о том, как ей понравилось мое исполнение, и голос и какие необычные чувства она испытала, когда слушала меня. Я говорю: «Мне так стыдно, я забыла слова второго куплета!», она посмотрела удивленно мне в глаза и сказала «Да что ты? Правда? Я даже не заметила! Это ерунда! Это не важно!». Я так благодарна ей за это, она стерла мое намерение больше не петь и я подумала, наверно в исполнении есть что-то поважнее слов.

Следующий раз я пела на вечере-презентации новых картин художницы Г. Шалимовой. На вечере играл джаз-бенд, а ведущая вдохновляла и призывала присутствующих гостей выразить свое отношение к автору и его работам любым способом — спеть, прочесть стихи, сказать добрые слова... И мне опять захотелось спеть и я спела.

И так я стала петь каждый раз, когда представлялась такая возможность, и каждый раз встречала очень теплый прием слушателей, а это вдохновляет. Я пела в Греции на музыкальных вечерах, в Пушкино на «Дне города», на новогодних вечерах школы Танго, где занимаюсь, в джаз-клубе «Кино», в джаз-клубе Козлова. Мне очень нравится записывать песни в студии и петь на сцене. После ухода папы из жизни мне стало не хватать этого артистического стиля жизни, который я знала с детства. Я так тоскую о папе. И именно запись диска помогли мне пережить тот тяжелейший период его ухода.

Записала Наиля Сафина