29 января 2015, 14:00 X 23305 K 2

Мы часто говорим о музыке и музыкотерапии с психологами и психотерапевтами, но что мы знаем о самой музыке, о композиторах? На праздновании 2-летия журнала «МЕД-инфо. Мир здоровых новостей» выступал пианист, лауреат премии фонда «Русское исполнительское искусство» Андрей Васильевич Шишканов, который не просто сыграл несколько классических произведений, но и рассказал гостям вечера о композиторах и их творчестве. Такой формат концерта музыкант разработал около 20 лет назад. Как музыка влияет на людей и что нужно, чтобы классическая музыка приносила удовольствие, эксперт рассказал в интервью МЕД-инфо.

— Расскажите подробнее о формате ваших выступлений.
— На моих концертах многие впервые знакомятся с классической музыкой. И для людей, чтобы эту музыку почувствовать, необходима словесная настройка. Вообще, в музыке, у композиторов есть некий шифр, и нужен ключ, который ты подбираешь, и все становится на свои места, ты входишь в пространство именно этой музыки.

Восприятие классической музыки — это удовольствие. Музыка — это радость, игра. А если музыка доставляет мучение, то это неправильная подстройка. Это не значит, что музыка сама по себе плохая, тяжелая или еще что-то. У некоторых есть представление, что классическая музыка — это нечто сложное, они заранее с этим ощущением приходят на концерт и с этим предубеждением слушают исполнителя. Но музыка ведь связана с эпохой, с композитором, у которого были какие-то обстоятельства жизни, и все это находит отражение в его творчестве. Иногда достаточно все это узнать, чтобы понять музыку. Например, Шуберт сочинял в домах друзей, не имел ничего своего — ни дома, ни собственного инструмента. Но создал музыки столько, сколько богатые обеспеченные композиторы, которые имели все для творчества, не создавали. Человек, не имеющий ничего, творил круглосуточно, даже спал в очках, чтобы проснувшись, не теряя времени, записать ноты! Если все это узнать, то музыку будешь слушать с неким контекстным полем, которое поможет тебе эту музыку воспринимать.

От классической формы концерта, когда исполнитель выходит, играет, кланяется и уходит, когда нет диалога, коэффициент полезного действия очень низкий, так как у зрителей есть стена, барьер. Человек в недоумении — он что-то услышал, но не знает, что это, из какого времени. А словесная настройка помогает эту стену уничтожить, она открывает шлюзы, чтобы человек мог проникнуть в музыку.

Мне нравится эта форма. Важно, чтобы комментарии исходили от того же человека, который исполняет музыку. Потому что если сначала говорит теоретик, а потом выходит музыкант играть, получается, что теоретик говорит, исходя из своих теоретических изысканий, а человек играет, исходя из своего музыкального опыта. Нет диалога — человек тратит кучу времени и сил, чтобы подготовить и исполнить сочинение, а музыка не достигает слушателя. А когда о музыке говорит тот же человек, что и играет, он всегда убедительнее, потому что его комментарий будет связан с его исполнительским опытом.

— Как вы пришли к такому формату?
— Моя прямая квалификация по диплому — концертный исполнитель, хотя я еще педагог и концертмейстер. Изначально я занимался концертной деятельностью и хотел дальше продолжать концертировать. Но после окончания консерватории попал на работу в школу. Школа была авторская, экспериментальная. Поначалу меня это очень увлекло, потому что все было в новинку. Школа базировалась на теории академика Давыдова, связанной с совершенно новым подходом к обучению, к детям, нацеленной на развитие личности. Меня эти идеи заинтересовали, я думал, что стану педагогом, смогу реализовать себя в этой деятельности. Когда я там какое-то время поработал, я создал при школе филармонию с привлечением педагогов. Мы исполняли различные концерты — и фортепианные, и совместно с другими инструментами. Именно тогда я начал рассказывать детям о музыке и понял, что это необходимо делать. Так и возникла форма моих концертов, которая, как мне кажется, сегодня востребована особенно сильно. Потом я понял, что не приспособлен для преподавания, хотя и сопереживал, и поддерживал идеи школы. Поэтому я посвятил себя концертной деятельности именно в той форме, которую разработал, будучи преподавателем в школе.

— Почему вы считаете, что сегодня необходимо говорить о музыке?
— Потому что сегодня люди мало знают о классике, нет того культурного подтекста, что был, скажем, 30–40 лет назад, когда по радио шли передачи (например, популярная передача «В рабочий полдень»), предназначенные для обычных рабочих людей на заводах, в которых дикторы говорили о музыке и исполнялись классические произведения. Сказать, что классика насаждалась, нельзя, но во всяком случае ей отводилось достаточно много времени и в телевизионном формате, и в радиопередачах. И все это создавало некую культурную прослойку в обществе, и любой человек знал, что существует классическая музыка. Другое дело, он мог не понимать классику, мог не любить ее, но он хотя бы знал о ней. А сейчас почти 100 % времени на телевидении и радио занято популярными шоу, наполненными мелодиями, как я их обозначаю, «однодневного использования», которые проходят, уходят, забываются. Поэтому сегодня особенно важно говорить молодым людям, что существует классическая музыка, классическое искусство.

— Судя по вашим наблюдениям на концертах, как воспринимают классическую музыку дети и взрослые? Есть ли разница в восприятии?
— Я считаю, что музыка предназначена для всех. Я когда-то думал, что есть люди, которые не могут воспринимать музыку, им трудно, им нужна специальная подготовка. На самом деле есть люди, у которых мало слухового опыта, а есть те, которые этим профессионально занимаются. Но если человек музыкант, то не факт, что он будет так же глубоко и сильно воспринимать музыку, как человек, который ее прежде никогда не слышал. Музыкант все знает, но не всегда воспринимает музыку так, как нужно, то есть всем существом. Иногда он рационально к ней подходит, анализирует, а музыка — это не анализ, это энергетическая волна, которая воздействует на эмоции. Ко мне не раз подходили люди (не музыканты), которые были просто потрясены эмоциональной волной, они чувствовали музыку сердцем. На мой взгляд, самое главное при слушании музыки — это способность поймать эту эмоциональную волну, отдаться ей и ощутить эмоциональное воздействие. Поэтому человек простой, не подготовленный может глубже воспринимать музыку, чем профессионал. Конечно, для детей порой нужно больше словесных примеров, хотя и взрослым это тоже необходимо. Не такие уж большие границы между разными аудиториями.

«Самое главное при слушании музыки — это способность поймать эту эмоциональную волну, отдаться ей и ощутить эмоциональное воздействие».

Любое классическое произведение — это нечто универсально объемное, что позволяет разным людям с разным жизненным опытом, разного возраста, мировоззрения видеть там что-то для себя. Потому что в классике речь идет о вечных вещах, чувствах, переживаниях, и они находят отклик у каждого, ведь каждому эти чувства свойственны.

Каждый воспринимает музыку своим существом, радуется, сопереживает, только нужно на эту волну настроиться.

— Ваша концертная программа состоит из серии концертов?
— Музыки для фортепиано написано очень много, существует множество стилей, эпох. Если композиторы в одну эпоху в своих произведениях говорили только о Боге и вере, то через какое-то время появилась лирика, и в творчестве на первое место вышли душа человека, его переживания. Я пришел к мысли, что неплохо было бы создать цикл, который охватывал бы все эти эпохи. Цикл называется «Три века фортепианной музыки». Это серия из 15 концертных программ. Каждый концерт длится чуть более часа, и в это время я не только играю, но и сопровождаю исполнение комментариями. Конечно, желательно, чтобы цикл слушала одна и та же аудитория, тогда у зрителей на протяжении этих вечеров воспитывается способность воспринимать музыку, развивается культура слушания музыки. Бывает, что люди, прослушав все 15 концертов, уходят совершенно другими.

— Что вы имеете в виду?
— Музыка помогает человеку чувствовать мир, она его раскрывает. Человек через музыку, через звуки начинает лучше понимать себя, понимать мир вокруг. Музыка — это еще и медитация, это созерцание. И музыка помогает человеку научиться созерцать. Почему у нас сегодня еще классическая музыка не в почете? Потому что в наше время созерцание в принципе исключено из жизни, нет времени, все заточено на то, чтобы все было быстро, одноразово, фоново. А слушание музыки связано с тем, что человек производит некий душевный труд, чтобы настроиться на волну композитора, создавшего музыку.

— Возможно, именно такое влияние музыки на человека используется и в медицине. Как вы относитесь к музыкотерапии, верите ли в существование этого метода лечения?
— Классическая музыка — это некий животворный ключ, кислород, свежий воздух, который необходим любому человеку. Учеными доказано, что музыка — это единственный вид искусства, который развивает те участки мозга, которые ничем больше не развиваются. И музыкотерапия активно применяется для лечения, я много об этом читал, я даже знаю примеры, когда мои знакомые исцелялись, слушая музыку. Я знаю, что для лечения онкологических и других заболеваний используют музыку Моцарта, это так и называется — моцартотерапия. Считается, что музыка Моцарта — это божественная гармония, это та музыка, которая звучит в райском саду. Его музыка — это удивительное сочетание звуков, абсолютно гармоничное, которое благотворно влияет на каждого человека.

«Музыка помогает человеку чувствовать мир, она его раскрывает. Человек через музыку, через звуки начинает лучше понимать себя, понимать мир вокруг. Музыка — это еще и медитация, это созерцание».

Но нужно помнить о том, что музыка может и вред причинить. Если классические произведения исцеляют, то многие образцы современной поп-музыки могут оказывать на организм разрушающее воздействие. Еще и поэтому важно в наши дни уделять как можно больше внимания классической музыке.

— Были ли случаи, когда услышанный факт о композиторе менял ваше отношение к его музыке?
— Конечно! Есть такой человек, Михаил Казиник, который на радио «Орфей» ведет передачу «Музыка, которая вернулась». Он рассказывает какие-то факты о композиторах, о создании произведений, и я, зная и слушая эту музыку с детства, начинаю слышать ее по-новому, потому что он рассказывает что-то, что помогает мне под другим углом посмотреть на то или иное произведение...

— А чья музыка вам особенно близка?
— Раньше, когда я учился в консерватории, мне казалось, что я больше всех люблю Баха, потом Шопена. А когда репертуар увеличивается, ты начинаешь уже всех любить. Мне ближе музыка романтиков, но меня интересует вся музыка. И я считаю непрофессионализмом, если я не могу кого-то исполнять. Я всегда пытаюсь понять композитора, его музыку. В этом году я впервые стал играть Брамса, который мне до этого казался сложным, непонятным, не близким. А когда начал погружаться в музыку, понял, что зря я боялся. Но бывает, что какую-то музыку исполнять не хочется, хоть и понимаешь, что музыка превосходна, композитор гениален. В принципе, есть музыка, которую хочется слушать, а есть музыка, которую хочется играть. Вот этого я объяснить не могу. (Улыбается.)

— А в наше время создается академическая музыка, которая могла бы встать в один ряд с произведениями тех композиторов, которых сегодня принято считать классиками?
— Безусловно! Недавно умер композитор Алемдар Караманов, который вел жизнь практически, как Шуберт: жил непонятно на что, медитировал, проводил все время за роялем, создавал свою музыку, живя в нищете. Еще жив Валентин Сильвестров, который, уже заканчивая консерваторию, писал сочинения в 12-тоновой технике (она тогда в Советском Союзе была запрещена). Ему не дали диплом, потому что он использовал эту технику в своем дипломном сочинении. В течение года ему необходимо было посещать рабочий клуб, где он должен был услышать, какая музыка нужна рабочему классу. Он сочинил, что требовалось от него официально, и через год получил диплом. Из молодых, конечно, тоже есть композиторы, создающие академическую музыку. Но нужно понимать, что все эти обозначения — академическая или неакадемическая музыка — очень условны. Штраус в свое время считался королем вальсов — вроде бы легкая музыка. А эта музыка сегодня входит в фонд классики. Как и музыка Дунаевского, которая на грани — она вроде бы развлекательного характера, но считается высочайшей.

«Есть музыка, которую хочется слушать, а есть музыка, которую хочется играть. Вот этого я объяснить не могу».

Произведения Прокофьева воспринимались как хулиганство, да это так и было. Все преграды, все законы он нарушал, делал такие вещи, что все за голову хватались, но делал бесстрашно, гениально. Как это назвать? Хулиганство! А сегодня это классика. Слово «классика» само над собой смеется. Потому что произведения многих композиторов начинались с полного отрицания того, что было до них. И на этом строилось совершенно новое.

Классическая музыка — это непреходящие ценности, которые были, есть в настоящем и останутся на века.

Фото МЕД-инфо/Тимур Такташов