11 декабря 2013, 15:26 X 10484 K 0

«Мне не нравится, когда больные благодарят нас за нашу работу... До какого унижения должен дойти человек, чтобы благодарить за то, что его помыли и перестелили кровать!» — сказала однажды Вера Васильевна Миллионщикова, первый главный врач Хосписа № 1, который теперь носит ее имя. Эти слова, пожалуй, лучше всего отражают суть хосписного движения — помочь, но не унизить. Три года, как не стало Веры Васильевны. Теперь главным врачом Первого Московского хосписа является Диана Владимировна Невзорова, которая продолжает дело своей предшественницы, друга, наставника. В интервью с МЕД-инфо Диана Владимировна рассказала о работе хосписа, о стереотипном представлении людей и объяснила, почему хоспис нельзя считать домом скорби.

— Как в Москве появился Хоспис № 1?
— Хоспис — это государственное учреждение, оказывающее паллиативную медицинскую помощь онкологическим больным, у которых диагностирована четвертая стадия. Хосписы существуют давно, но понять и по-новому взглянуть на эти учреждения помогла история одной девушки — Джейн Зорза. У нее была меланома, и умирала она в хосписе. Перед смертью она дала отцу Виктору Зорзе, известному у себя на родине журналисту, несколько поручений, среди которых было развитие хосписного движения в других странах. Ее отец, выполняя предсмертное желание дочери, посещал множество стран, открывая в них хосписы. Так он попал в Россию, где познакомился с Верой Васильевной Миллионщиковой, которая на тот момент не занималась хосписами. Она работала радиологом и онкологом. Но еще тогда, если Вера Васильевна сталкивалась с безнадежными онкологическими больными, она не могла их оставить без внимания. Именно эта черта ее характера позволила Виктору Зорзе понять, что Вера Васильевна достойна стать главным врачом хосписа, и он уговорил ее принять эту должность. Тогда они и организовали Первый Московский хоспис.

— Кто и как попадает в хоспис?
— Ранее мы были рассчитаны на жителей центрального административного округа. Сейчас практически любой москвич может оказаться в хосписе. Необходимо принести документы к врачам выездной службы: паспорт, выписки из истории болезни и направление в хоспис, которое выдает районный онколог. Именно он должен определить, что пациенту показано лечение в хосписе, а не у онколога или терапевта. А дальше мы ставим этого пациента на учет и ведем его на дому или госпитализируем к нам.

— А если больной не из Москвы? Он может стать пациентом вашего хосписа?
— В таком случае нам необходимо разрешение Департамента здравоохранения города Москвы.

— Как быстро происходит госпитализация больных?
— Все зависит от тяжести состояния больного, от того, страдает ли он от боли, что происходит у него в семье. Мы стараемся максимально долго и качественно оказывать помощь на дому, обучать родственников приемам ухода, назначаем оптимальную схему приема обезболивающих препаратов. На дом приезжают специалисты разного уровня: врачи, медицинские сестры, психолог, социальные работники. Наши волонтеры помогают больному по дому, доставляют еду, стирают белье. И когда человеку становится хуже, мы привозим его к нам.

Экстренная госпитализация возможна, когда больной находится там, где он не получает должного ухода. Совсем недавно случай был — женщина без определенного места жительства лежала в туалете Киевского вокзала! Она была завернута в целлофановый мешок... К ней приезжали врачи скорой помощи, не знаю, почему, но ее не забрали. То ли ее друзья помешали, то ли еще что... Но эта женщина лежала там три недели, пока мы не узнали о ней. Когда наши специалисты подключились к ситуации, пациентка была перевезена в больницу, где впервые с ней работали врачи. Но умерла она уже через несколько часов, было, увы, слишком поздно. В хоспис она так и не попала. Мы все потеряли целых три недели.

— Как люди представляют себе пребывание в хосписе?
— Часто пациенты истощены, устали, их родственники вымотаны и без сил. Районный онколог направляет человека в хоспис, уверяя его, что там будет оказана необходимая помощь. Когда больной тяжело переносит последнюю химиотерапию и врач видит, что больше ничем нельзя помочь, он, тем не менее, вселяет в пациента надежду, что если тот «почистит» кровь и восстановит силы, то можно будет продолжить лечение, сделать еще один курс химии. Люди полагают, что в хосписе они смогут продолжить лечение, не понимая, что здесь не лечат основную болезнь, а лечат симптомы. Хоспис — это учреждение, в котором могут оказать помощь, но не могут вылечить. Это тяжело принять, особенно когда у человека еще теплится надежда на выздоровление, а качественной беседы со специалистом-медиком не было.

— У вас наблюдаются и дети... Не тяжело, тем более когда понимаешь, что этот маленький человечек совсем скоро уйдет из жизни?
— Дети — это отдельный разговор. Когда я смотрю на ребенка, я не думаю, сколько ему осталось, а думаю о том, как он мучается и как ему помочь. Они ведь не говорят о боли, они только кряхтят и постанывают. Когда интересуешься, болит ли у них что-то, они молчат. Боятся, что снова начнутся обследования, врачи, уколы. Тогда по-другому строишь вопрос: «Может, чуть-чуть болит?». Отвечает: «Да, совсем чуть-чуть». Затем уже подбираешь обезболивающее, снимаешь этот болевой синдром. И, пока общаешься с мамой ребенка, видишь, как он лежит растянувшись на кушетке, улыбается, но домой идти отказывается. Спрашиваешь: «Почему?». Говорит: «Потому что дома снова будет больно». Это как должен ребенок настрадаться, чтобы хотеть остаться в больнице!

«Когда я смотрю на ребенка, я не думаю, сколько ему осталось, а думаю о том, как он мучается и как ему помочь»

— У вас большая армия волонтеров. Чем они занимаются, ведь у большинства нет медицинского образования, чтобы оказывать специализированную помощь больным?
— Волонтеры делают очень большую часть работы, тем самым освобождая сотрудникам хосписа время для общения с пациентами. Волонтеры могут заниматься абсолютно разными делами — от мытья полов до непосредственной помощи больным. В основном они выполняют какие-то простые задачи: помощь в прачечной, чистка аквариума, уборка территории...

— Но все же волонтером может быть не каждый человек. Я знаю, что вы не берете в добровольцы тех, у кого незадолго до этого скончался от рака родственник. Почему?
— Мы стараемся дать человеку понять, что сразу приступать к добровольной помощи нельзя, сначала надо адаптироваться к жизни без болезни, без боли родного человека. Потому что люди, которые ухаживали за тяжело больным родственником, как правило, очень эмоциональны. Когда родственник умирает, они не знают, как дальше себя вести. Им хочется продолжать реализовывать свои навыки. Но раны еще слишком свежи. И такой человек жалеет тех самых умерших родственников. Он смотрит на пациента и думает о том, что он сделал для своего родного, чего не сделал. Зайдя в палату и увидев, как там лежит одеяло, такой волонтер начнет вспоминать какие-то моменты, связанные с его родственником, тем самым отвлекаясь от стоящей перед ним задачи. Мы не хотим, чтобы человек каждый раз внутренне содрогался при виде тяжелого больного. Ведь это может принести ему новые душевные раны. Если же через какое-то время желание помогать у этого человека не исчезнет, мы готовы принять его к нам.

— Ни для кого не секрет, что личность Веры Васильевны Миллионщиковой была знаковой и для вашей профессиональной судьбы, и для хосписа в целом. Именно благодаря ее усилиям был создан Хоспис № 1 в Москве и началась популяризация хосписного и волонтерского движения. Расскажите немного о ней.
— Вера Васильевна Миллионщикова — это легенда. Любой, кто входил в ее кабинет или хотя бы минуту с ней пообщался, пропитывался к ней уважением, заражался ее любовью к людям и к профессии. Вера Васильевна — это философия, это уверенность в том, что работать в хосписе можно и нужно, что тяжелобольные, неизлечимые люди еще больше нуждаются в медицинской помощи, чем все остальные. Однажды со мной общался человек, который пытался узнать, болею ли я хосписной болезнью. Я главный врач. И, естественно, без любви к этому делу я бы здесь не работала. Но меня больше интересовало, как он оказался вовлечен в хосписное движение. Он произнес: «Вера Васильевна». Так вот, она могла разговаривать с людьми так, что ты сразу чувствовал, что ты ее друг, ты моментально «инфицировался» ее желанием помогать людям. И после смерти Веры Васильевны мы продолжаем ее дело, придерживаемся ее философии. Иначе быть не может.

— Не тяжело ли занимать пост главного врача, который до вас 16 лет занимала Вера Васильевна Миллионщикова?
— С одной стороны, тяжело. Я очень не хотела этого. Я не умею работать «наполовину», а должность главного врача предполагает работу все 24 часа в сутки. С другой стороны, хорошо. Мы боялись, что придет новый человек, и та атмосфера, что есть сейчас и была при Вере Васильевне, может улетучиться. Мы ведь работаем не как все хосписы. У нас есть возможность для родственников посещать больных круглые сутки, мы не ограничиваем наших пациентов ни в чем. Если больной захочет покурить, никто ему не скажет «не положено». Даже больше, у нас этому пациенту помогут: вывезут на улицу, сядут рядом и составят компанию. И любой нормативный акт может в один миг все это разрушить. Отчасти поэтому я пришла на этот пост, чтобы установки Веры Васильевны, то, чему она нас учила, продолжали существовать в стенах первого хосписа.

— Многие считают хоспис домом смерти. А как вы к этому относитесь?
— Хоспис является домом смерти и домом скорби для человека, который боится смерти, боится страданий, думая, что за этими стенами горе, боль, слезы и прочее. Но вы здесь этого не увидели, не так ли?

«Многие думают, что хоспис — это заброшенное место, где в коридорах лежат больные и страдающие люди, к ним никто не подходит и они никому не нужны. Это стереотипное представление»

— Действительно, у вас очень красивое здание, никаких коек в коридорах...
— Многие думают, что хоспис — это заброшенное место, где в коридорах лежат больные и страдающие люди, к ним никто не подходит и они никому не нужны. Это стереотипное представление. Здесь же, наоборот, сделано все так, чтобы люди не мучились. Конечно, большая смертность. Но наша цель — сделать так, чтобы человек в последние дни своей жизни не страдал от боли, не испытывал стыда от того, что он лежит в памперсе. Представляете, насколько это унизительно, особенно для мужчины, когда молоденькие девочки делают ему, например, клизму, потому что человек самостоятельно не может справить нужду... А любое грубое слово, неуважительное, неаккуратное действие хуже ножа. Потому что людям трудно понять, что же случилось: только вчера ты был уважаемым интересным человеком, а сейчас — беспомощный пациент хосписа. Такова уж психология, что для любого человека болеть — это унизительно, особенно болеть в памперсе. Поэтому мы стараемся сделать все возможное, чтобы пациент не страдал от осознания собственной беспомощности, не чувствовал стыда, не чувствовал себя униженным. У нас никто не лежит немытый в коридоре, у нас никто не слышит грубости. Недавно привезли к нам бабушку — дикие боли, голова немытая, под ногтями грязь... А наутро она уже улыбается, ей сделали обезболивающее, она чистенькая, в чистой кровати, даже с макияжем. Ну разве в таком виде лежат в доме скорби, в доме страданий?! У нас очень красивое здание, прекрасный внутренний двор, интерьер... Сделано все, чтобы люди чувствовали себя достойно.

— Наверное, поэтому вы и устраиваете для ваших пациентов концерты?
— Да, мы стараемся не только оказывать паллиативную помощь нашим пациентам, но и как-то скрашивать их жизнь здесь. Недавно у нас играл и пел Вячеслав Малежик. Он такой профессионал, очаровал всех наших бабушек, всех сотрудниц. Здесь играли Мстислав Ростропович, Юрий Башмет, коллектив Kremlin Orchestra под управлением Михаила Рахлевского, было много детских музыкальных групп. Часто выступают поэты, читают свои стихи. На первый взгляд кажется, что это не так важно, но это имеет огромное значение. Эти концерты делают день на день непохожим, дарят всем положительные эмоции, пациенты забывают о своих болезнях, о боли. Они улыбаются! И это, пожалуй, самое главное.

Фотографии Анастасии Бычковой