17 апреля 2014, 16:00 X 9878 K 0

«Мы все стоим на плечах наших предков» — эта поговорка относится не только к семейным традициям, менталитету, воспитанию, но и здоровью. Дети несут в себе генетическую информацию предыдущих поколений. К сожалению, иногда в этой «цепочке» происходит сбой. Из-за чего возникает этот сбой? Как и какие болезни передаются по наследству и можно ли заранее предугадать и предотвратить их развитие? Об этом и многом другом наш разговор с заведующей лабораторией наследственных болезней обмена веществ Медико-генетического научного центра, председателем правления «Всероссийского общества редких (орфанных) заболеваний» (ВООЗ), доктором медицинских наук Екатериной Юрьевной Захаровой.

— Расскажите, чем занимается ваша лаборатория?
— Наша лаборатория является структурным подразделением Медико-генетического научного центра. Мы занимаемся диагностикой наследственных болезней обмена веществ. Это довольно обширная группа патологий, включающая в себя 500-600 заболеваний. Эти нарушения появляются в результате генных мутаций, вызывающих существенный сдвиг метаболизма, поэтому для их диагностики вместе с молекулярно-генетическими методами применяют биохимические тесты: различные исследования метаболитов, активности ферментов.

В целом подходы к лечению разработаны для 20-30 наследственных болезней обмена веществ, среди которых галактоземия, лейциноз (болезнь кленового сиропа), тирозинемия, органические ацидурии и другие.

— Если я правильно понимаю, большинство наследственных заболеваний неизлечимы?
— Для того чтобы излечить от какого-либо заболевания, надо полностью устранить его причину. При наследственном заболевании — это мутация. Единственный метод, который может ее устранить — это генная терапия. Однако, несмотря на большие надежды, которые возлагались на генную терапию, этот метод пока не дал каких-либо значимых эффектов. На сегодняшний день существует лишь несколько официально одобренных протоколов по лечению наследственных заболеваний. Особенность наследственных болезней обмена веществ заключается в том, что некоторые такие заболевания вполне успешно поддаются лечению, а для многих из них уже существуют эффективные способы лечения и коррекции, в том числе диетотерапия и специальное лечебное питание, которые восполняют недостающий в организме человека фермент.

В целом подходы к лечению разработаны для 20-30 наследственных болезней обмена веществ, среди которых галактоземия, лейциноз (болезнь кленового сиропа), тирозинемия, органические ацидурии и другие. Ферментная заместительная терапия используется при болезни Гоше, мукополисахаридозах, болезни Помпе, болезни Фабри, а в настоящее время разрабатываются лечебные схемы для ряда других болезней из данной группы.

«Несмотря на большие надежды, которые возлагались на генную терапию, этот метод пока не дал каких-либо значимых эффектов»

— Например?
— Классическим примером является фенилкетонурия, при которой в организме не хватает определенного фермента, способного расщепить и метаболизировать сложные молекулы в клетке. В данном случае лечение заключается в пожизненном соблюдении определенной диеты, ограничивющей ряд продуктов, содержащих животный белок. Самое главное — вовремя начать диетотерапию. Если ребенок начал получать специализированные смеси в первые дни после рождения, то в дальнейшем он практически ничем не будет отличаться от своих здоровых сверстников. Если этого не случилось, то у него неминуемо разовьются тяжелые поражения центральной нервной системы, нарушение умственного развития вплоть до слабоумия.

Для того чтобы избежать тяжелых инвалидизирующих последствий, необходимо как можно раньше диагностировать заболевание. Самый перспективный метод для раннего выявления наследственных болезней — неонатальный скрининг. Первоначально в нашей стране в программу неонатального скрининга было включено 2 заболевания: фенилкетонурия и врожденный гипотериоз. С 2006 года к ним добавились еще 3 наследственных заболевания: галактоземия, муковисцидоз и адреногенитальный синдром.

— Почему выбрали именно эти болезни? Насколько я знаю, в США, к примеру, в неонатальный скрининг включены анализы на 50 наследственных заболеваний.
— Причин тому несколько. Прежде всего, необходимо понимать, что скрининг — это не просто тест на определение того или иного заболевания. Это целая система мероприятий, которая включает в себя, помимо тестирования, консультирование семьи, обеспечение больного ребенка лечением, постоянное наблюдение за ним и так далее. Допустим, что заболевание выявлено. А как лечить ребенка, если необходимый для него лекарственный препарат или специализированное питание не зарегистрированы в России и его можно приобрести только за рубежом, если нет специалистов, которые имеют опыт ведения таких больных? Это очень сложные вопросы, которые необходимо решать в комплексе и постепенно.

Первоначально в нашей стране в программу неонатального скрининга было включено 2 заболевания: фенилкетонурия и врожденный гипотериоз. С 2006 года к ним добавились еще 3 наследственных заболевания: галактоземия, муковисцидоз и адреногенитальный синдром.

Другая серьезная проблема — финансовая. Сегодня программа неонатального скрининга финансируется из федерального бюджета, но с 2015 г. ее планируют передать в регионы. У экспертов эта ситуация вызывает большую тревогу. Неонатальный скрининг должен охватывать более 95% новорожденных, быть непрерывным и находиться под постоянным контролем со стороны государства. Только в этом случае он будет эффективным. А если какой-то регион вдруг решит, что на скрининг у него нет денег? Тогда вся система попросту обвалится, а этого ни в коем случае нельзя допустить. А на кону здоровье детей. Эксперты считают, что было бы логичнее сохранить федеральную государственную программу.

И, безусловно, скрининг на наследственные болезни следует расширять, следуя лучшей мировой практике. Первые шаги в этом направлении уже делаются. В двух российских регионах — Москве и Свердловской области — запущены пилотные проекты расширенного неонатального скрининга на 30 наследственных заболеваний.

«Прежде всего, необходимо понимать, что скрининг — это не просто тест на определение того или иного заболевания. Это целая система мероприятий»

— Можно заранее узнать о том, что у человека имеется предрасположенность к тому или иному генетическому заболеванию?
— Есть такой метод — геномное секвенирование. С его помощью можно полностью «прочитать» геном каждого конкретного человека. Пока это достаточно дорогое удовольствие — его стоимость около 10 000 евро. Считается, что в ближайшем будущем цена этой процедуры снизится в десятки раз. Казалось бы, сделал анализ, и все известно. Однако здесь мы вторгаемся в область медицинской этики и связанных с ней решений. Могу сказать одно — современных научных знаний недостаточно, чтобы дать однозначный ответ на то, как могут повлиять те или иные изменения на качество и продолжительность жизни человека, приведут ли имеющиеся генные мутации к развитию болезни у данного конкретного человека.

Здесь возникает и другой вопрос: насколько необходимо человеку такое знание? К примеру, есть такое тяжелое наследственное заболевание — хорея Гентингтона, в его основе лежат неврологические нарушения, которые проявляются непроизвольными и нерегулируемыми движениями, нервным тиком, подергиванием. Затем развиваются интеллектуальные изменения, и человек за достаточно короткий срок превращается в тяжелого инвалида. Происходит это обычно после 30 лет. Вылечить эту болезнь пока нельзя, но определить вероятность того, что болезнь разовьется у конкретного человека, если болеет кто-то из его родственников (мать или отец) — вполне возможно, проведя тестирование. Тем не менее некоторые люди, зная о потенциальном риске, отказываются от диагностики. Именно так и поступили две сестры, основательницы Фонда борьбы с хореей Гентингтона. Проведя колоссальную работу по сбору информации, созданию банка биоматериала, финансированию научных исследований по поиску гена, ответственного за заболевание, они сами так и не решились пройти тестирование. Это был их осознанный выбор. Иногда человек просто не хочет знать, что его ждет в будущем, если он не в силах ничего изменить.

— Один из наиболее спорных из всех обсуждаемых генетиками вопросов с этической точки зрение — моделирование эмбрионов, при котором родители смогут сами выбирать внешность, характер и способности своего будущего ребенка. Насколько реальны эти футуристические прогнозы?
— С дальнейшим развитием науки они кажутся вполне реальными, но стоит ли это делать — очень непростой вопрос. Например, в Китае запретов, регламентирующих генетическое тестирование, нет. Как известно, до недавнего времени китайским семьям разрешалось иметь только одного ребенка. Естественно, многие родители сделали выбор в пользу мальчиков. Сегодня эти дети выросли, и общество столкнулось с серьезной проблемой, связанной с серьезной диспропорцией полов: на одну девушку приходится семеро юношей. В результате многие молодые люди просто не могут найти себе пару.

В Китае запретов, регламентирующих генетическое тестирование, нет. Как известно, до недавнего времени китайским семьям разрешалось иметь только одного ребенка. 

Сегодня в странах ЕС принят ряд документов, которые регулируют генетическое тестирование. В них четко прописано, что можно делать, а чего нельзя. В частности нельзя отбирать эмбрионы по определенному признаку (цвет глаз, пол и так далее). Кроме того, в странах Европы запрещено тестирование детей на заболевание, которое априори считается неизлечимым. Если в семье уже есть больной ребенок, то тестирование второго малыша делать запрещено, пока он маленький. Это делается из морально-этических соображений — велика вероятность, что родители сконцентрируются на больном или, наоборот, будут отдавать все свои силы здоровому ребенку, а права второго будут ущемлены.

 «В странах Европы запрещено тестирование детей на заболевание, которое априори считается неизлечимым»

Недавно на одном из британских телевизионных каналов в передаче шла речь об отборе доноров для пересадки костного мозга. При аллогенной (то есть неродственной) пересадке донорский костный мозг, вводимый пациенту, должен генетически соответствовать его собственному насколько это возможно. К сожалению, найти такого донора не всегда удается. И тогда родители обращаются к генетикам, чтобы матери «подсадили» плод, который подошел бы этому больному ребенку как донор. Как в таком случае поступить? С одной стороны, родители хотят спасти жизнь своему ребенку. При этом малыш, который родится, не пострадает — у него возьмут пуповинную кровь, и все. С другой стороны, для того, чтобы он родился именно таким, в процессе отбора придется уничтожить несколько оплодотворенных эмбрионов. Как относиться к рождению ребенка, который должен стать донором, что произойдет с его психикой, когда он об этом узнает? Возвращаясь к вашему вопросу. Генетика — еще очень молодая наука, и мы сегодня не знаем, чем может обернуться то или иное вторжение в эту тонкую сферу.

Каждый из нас является носителем энного числа разных «вредных» мутаций — от 20 до 50 по разным данным. 

— Иными словами, любое вторжение в естественные процессы чревато какими-то непредсказуемыми последствиями?
— В истории человечества немало примеров, когда подобные эксперименты заканчивались полным крахом. Но если в Германии евгенические эксперименты прекратились сразу после окончания войны, то в Швеции и других скандинавских странах соответствующие изменения в законодательстве были произведены лишь в середине 1970. В частности в этих странах широко практиковались программы стерилизации «неполноценных» (больных психическими заболеваниями, алкоголиков, наркоманов). Считалось, что насильственная стерилизация позволит снизить число в популяции людей с определенными признаками. Но ничего из этого не вышло.

— Почему?
— В основу этой деятельности был положен ложный посыл об определяющей роли одного наследственного фактора. На самом деле это далеко не так. Многие заболевания являются полигенными (мультифакториальными), то есть за их развитие отвечает множество генов, оказывает свое влияние и внешняя среда. Кроме того, мутации появляются снова, и в популяции, по законам генетики, частота носителей мутаций довольно постоянна. Каждый из нас является носителем энного числа разных «вредных» мутаций — от 20 до 50 по разным данным. И, вероятно, с точки зрения эволюции, это для чего-то нужно.

Так, еще в 30-х годах прошлого столетия была высказана гипотеза о том, что такое тяжелое наследственное заболевание, как гемофилия, когда его научатся лечить, может оказаться очень полезным признаком: повышенная кровоточивость в юности будет компенсироваться отсутствием образования тромбозов у людей старшего возраста. Известен и такой факт, что носители другого наследственного заболевания — серповидноклеточной анемии — являются устойчивыми к малярии. Таким образом, генотип не существует сам по себе, и какой-то признак, оцениваемый как «вредный» в одной среде, может оказаться вполне полезным в другой.

Природа постоянно пробует разные генные комбинации. Всегда нужно помнить о том, что когда человек начинает искусственно сужать имеющееся генетическое разнообразие, это может быть чревато серьезными негативными последствиями в будущем.

«Считалось, что насильственная стерилизация позволит снизить число в популяции людей с определенными признаками. Но ничего из этого не вышло»

— То же самое касается браков между родственниками? Кроме того, как известно, определенные генетические заболевания бывают характерными для конкретных национальностей и этнических групп. Самая известная родственная группа в этом плане — евреи ашкенази...
— Близкие люди имеют более высокий шанс носительства одинаковых аллелей, и, соответственно, при заключении браков между родственниками риск того, что у их детей могут развиться наследственные болезни, достаточно велик. Что касается этнических групп, для разных популяций характерны свои генетические особенности. Например, среди чувашей гораздо чаще, чем в других популяциях, встречается остеопетроз , у русских — фенилкетонурия и муковисцидоз, а у финнов — особая форма эпилепсии.

Такие особенности могут возникнуть у народов, которые пережили резкое сокращение численности, а потом рост. Именно это и произошло с евреями ашкенази, среди которых высока частота носителей некоторых генетических заболеваний. Одно из самых распространенных из них — болезнь Тея-Сакса. В общей популяции она встречается в пропорции 1 на 100 тыс. новорожденных, а у евреев ашкенази 1 на 3 тыс. Сегодня в Израиле проводится обязательное тестирование на носительство этой болезни. И такой подход себя оправдывает: за последний год в стране родился только один ребенок с болезнь Тея-Сакса. И это было осознанное решение родителей, принятое по религиозным соображениям. Зная особенности конкретной популяции, генетики могут разрабатывать программы массового скрининга новорожденных, тестирования на носительство и так далее.

— Кто чаще всего обращается в ваш медико-генетический центр?
— Прежде всего, родители с детьми, у которых подозревается то или иное наследственное заболевание. Мы проводим также пренатальную диагностику с целью обнаружения патологии на ранней стадии внутриутробного развития. Также к нам обращаются люди, имеющие родственников с наследственными болезнями с тем, чтобы исключить их у себя.

— Проведение тестирования стоит недешево. Государство как-то поддерживает центр в этом плане?
— Оплатить такое исследование сегодня далеко не всем под силу. К сожалению, сложные генетические тесты на сегодняшний день не включены ни в одну из систем госгарантий. Некоторые заболевания тестируются в рамках научных исследований, но это капля в море. Решать эти вопросы, безусловно, необходимо. Ведь чем раньше поставить диагноз, тем больше шансов помочь человеку, улучшить качество его жизни, а иногда просто спасти ее.

— За диагнозом следует лечение, и оно не для всех людей с редкими (или «сиротскими», как их еще называют) заболеваниями доступно. Все опять упирается в финансы.
— Увы. Иногда человек годами ходит по врачам, чтобы ему поставили диагноз. В последние годы даже появился такой термин — «диагностическая одиссея». И вот, наконец, выясняется диагноз. И тут начинаются новые мытарства: лечение для этой болезни есть, но сам пациент не может его оплатить — слишком дорого, а получить бесплатно тоже не сразу и не всегда получается.

«К сожалению, сложные генетические тесты на сегодняшний день не включены ни в одну из систем госгарантий»

— В последнее время тема редких заболеваний на слуху. С 2014 г. планировалось передать финансирование программы «7 нозологий» в регионы, под давлением общественности это решение отложили на год. Кроме того, есть еще и особый перечень, в который входят 24 жизнеугрожающих редких заболевания...
— Да. Государство в той или иной мере пытается найти способы обеспечить доступ к терапии больных с редкими заболеваниями. Сегодня финансирование перечня 24 редких заболеваний полностью возложено на плечи регионов, и они с этой ношей не справляются.

Для эффективного решения вопросов обеспечения больных редкими заболеваниями лекарственными препаратами и лечебным питанием необходимо соблюсти некий баланс между федеральным и региональным бюджетами. Найти его сложно, но возможно. Например, по подсчетам экспертов, с учетом разных нозологий в так называемый «перечень 24» входит гораздо больше заболеваний, около 58. Половина из них лечится с помощью диетотерапии. По сравнению с лекарствами специализированные смеси стоят относительно недорого, и регионы вполне могут выдержать эту финансовую нагрузку. Кроме того, зачастую закупать лечебное питание нужно в экстренном порядке, чтобы в обязательном порядке обеспечивать вновь выявленных по результатам неонатального скрининга маленьких пациентов, и региону это сделать иногда проще. Что касается остальных редких болезней, то логичнее их включить в программу «7 нозологий», ведь изначально эта программа и создавалась для лечения именно высокозатратных заболеваний.

Например, по подсчетам экспертов, с учетом разных нозологий, в так называемый «перечень 24» входит около 58 заболеваний.

— И здесь свое веское слово должны сказать общественные пациентские организации.
— Безусловно, пациенты с редкими заболеваниями должны иметь доступ к лечению. И наша задача как общественной организации — помочь обрести им это право на жизнь. В настоящее время мы наблюдаем положительные тенденции в принятии решений: к мнению общественности прислушиваются, и проблемам людей с редкими заболеваниями стали уделять больше внимания. При Минздраве РФ создан Совет по защите прав пациентов, аналогичные советы организованы и при региональных минздравах. В их состав входят в том числе и общественные пациентские организации. Благодаря этой планомерной совместной работе удалось добиться определенных результатов: внесены изменения в некоторые законы и нормативные акты, в отдельных случаях пациенты начали получать необходимую терапию.

«Сегодня финансирование перечня 24 редких заболеваний полностью возложено на плечи регионов, и они с этой ношей не справляются»

Однако нужно двигаться дальше и способствовать совершенствованию подходов к лекарственному обеспечению больных с редкими заболеваниями. Очень важно выработать прозрачные и понятные критерии формирования списков лекарственных препаратов в программах государственного финансирования. Эксперты уверены, что списки не должны быть статичными, они должны постоянно обновляться, в том числе и с учетом появления новых заболеваний и новых возможностей лечения для редких болезней, считавшихся ранее неизлечимыми, таких, например, как туберозный склероз, болезнь Помпе, криопирин-ассоциированные заболевания. Этих больных в стране иногда всего несколько десятков, и они не получают лечения, потому что эти заболевания и препараты не включены ни в один перечень.

Наука дает возможность лечить все больше заболеваний, которые раньше были неизлечимы. Врачи и пациенты не теряют надежды на то, что при поддержке государства все эффективные и инновационные методы терапии будут доступны российским больным независимо от региона и диагноза.

Фото из личного архива Е. Захаровой

Беседовала Ирина Третьякова